Маша отскочила подальше от голоса, прижалась и вцепилась в чугунную решетку камина.
— Кто здесь?
— Я, — ответил кто–то.
Звук шел от кресла, где лежала шуба из рыжей лисы.
Трясущейся рукой Маша схватила шубку, горящую золотом под светом факелов, прижала к груди. Уставилась на открывшуюся шелковую обивку кресла, вышитую цветами и павлинами.
Старинное деревянное кресло стояло на резных ножках. Они заканчивались львиными лапами, каждый ноготь искусно вырезан, покрыт лаком. На подлокотниках, там, где должна находиться кисть руки, сияли небольшие шары, будто хранящие живое прикосновение, отполированные теми, кто сидел в этом старом кресле прежде.
Кресло было очень красивым и совершенно пустым.
Она таращилась на цветы и павлинов, пока оттуда не послышался смешок,
— Глянь, какая забавная.
— Угу, — послышалось от спинки ее кровати.
— Дикая какая–то.
Маша отскочила к двери. Вдела руки в рукава, запахнула шубу, собираясь выйти.
— И куда ты? – спросило кресло.
— Ада за тобой зайдет, — добавила спинка кровати.
— Точность необходима для поддержания порядка, — послышалось от резной двери, где барельефы сплетались в красивые узоры.
Маша отшатнулась от двери, снова отскочила к камину, спиной прижалась к чугунному ограждению. Что за чертовщина, кто это говорит? Может, она сошла с ума?
—Ты же устала, полежи, — сказало кресло убаюкивающе.
— Лучше на правой стороне, там ближе к камину, теплее, — заботливо произнесла спинка кровати.
— Режим питания — залог хорошего пищеварения, — добавила резная дверь. Судя по всему — капитан очевидность.
— Кто это? — дрожащим голосом воскликнула Маша.
— Да мы же, — хором сказали кресло, кровать и дверь.
И дверь добавила очередную банальность,
— Знание — сила!
— Дверь хочет сказать, что эта девица не знает, где она оказалась и что мы — советники? — вопросительно протянуло кресло.
— Видимо, — ответила кровать.
— Что, правда, не знаешь? — Маша поняла, что обращаются к ней. Ей становилось жарко у камина, поленья в котором до сего момента нагревавшиеся, наконец занялись. Шуба, нагретая сзади, давила на плечи и начинала печь спину, так, что на лбу появилась испарина. Она распахнула шубу и отодвинулась от камина, переведя дух.
«Я просто сплю», — подумала она, — «Приятный сон, говорящая мебель, милые Ада и Адам. Это хороший сон, не надо просыпаться, интересно же, что будет дальше».
— Советники? — спросила она почти нормальным голосом.
— Ну да, ты можешь спросить у нас, что хочешь, — ответило кресло.
—– Ложись же уже, — добавила кровать, — и рассказывай. У нас редко новые люди бывают. Можно сказать, никогда не бывают. Потом спросишь у нас, лучше расскажи про себя.
«Это сон же, обычный сон».
Маша стащила шубу, аккуратно положила ее на кресло, так, чтобы не закрывать резную спинку и подлокотники. Мягкий мех одеял приятно приласкал расцарапанные ладони. Она вытянулась, поглаживая мех и сказала,
— А с чего начать?
— Ну, у тебя там любовь какая–то есть же? – спросила кровать очень заинтересованно.
— Есть, конечно, — Маша тяжко вздохнула, — он такой…
— Муж и жена — одна сатана, — сказала дверь скрипучим голосом.
— Да ну, не муж еще, — протянула Маша.
— Не обращай внимания, ее при обработке повредили, штампами говорит. — вмешалось кресло.
«Как интересно тут! Вот кому я душу–то изолью. Говорящей мебели. Прям, подарок какой–то. Чудесный сон! А то в реальности и поговорить не с кем». — подумала Маша и продолжала,
— Он, наверное, мне изменяет.
— Наверное или точно? — спросила спинка кровати.
Маша уставилась на темные пятна на потолке от факелов.
— Ему смс приходят вечером.
— Кто приходит? — спросила кровать.
— Вы не знаете, что такое телефоны и смс?
— Нет, – хором ответили спинка и кресло.
— Незваный гость — хуже татарина, — сказала дверь.
Маша подумала, что, несмотря на штампы, дверь интуитивно права. В их такие классные отношения с Романом вмешивался кто–то посторонний. Но как им рассказать, что такое телефоны? И почему, если это сон, они этого не знают, и нужно пояснять, напрягаться?
— Это долго объяснять. Короче, ему кто–то письма пишет, и он ночью их читает.
— Не позволяй гонцам отдавать ему письма. Сама забирай. — сказало кресло.
— Ах, ну каким гонцам! «Что за сон такой, дурацкий!».
— Ладно, — сказала кровать, — гонца перехватить — это проблема. Он же хозяин дома. Как его зовут, кстати?
— Это мой дом, — ответила Маша, — а зовут его Роман.
Собеседники замолчали. Потом кресло, судя по всему, самое умное, спросило,
— Твой замок принадлежит тебе и в роду нет мужчин?
«Непонятливые какие–то персонажи». Чем дольше она лежала, тем менее все походило на сон. Она глянула на стесанные ладони и решительно ущипнула себя за руку. От резкой боли вздрогнула. Что за чушь! Не спит она. И эти деревяшки разговаривают с ней, вникают в ее проблемы. Жесть какая–то! Да еще со средневековым налетом.
— Да, замок принадлежит мне и я не замужем.
— Что же ты хотела, милочка, — вкрадчиво сказало кресло, — Ты ведешь распутный образ жизни и хочешь, чтобы мужчина был только твой?
— Почему распутный? — возмутилась Маша.
— Ну, твой Роман не муж тебе, ваши отношения не освящены Великаном.
— Кем освещены? — воскликнула Маша.
— ОсвЯщены, — сказало кресло, — от слова Святость.
— Типа в загс не сходили? — спросила она, фыркнув.
— Узы брака — священны, — безапелляционно сказала резная дверь.
— Вот–вот, — сказало кресло, пропустив “загс” мимо ушей, — тут наша дверь права. Ты не можешь ничего требовать от Романа, потому что сама ведешь себя недостойно.
— Ох, вы еще мне морали будете читать! — возмутилась Маша.
— Мы же советники, – увещевающе сказало кресло. Повисла пауза.
— А в постели у вас как? — не выдержала спинка кровати.
— Обалденно! — протянула Маша.
— Нет, — сказало кресло сварливо, —– из этого не выйдет ничего хорошего. Потому что не освящено. Надо сказать, мы впервые сталкиваемся с таким. Наша Ада…
— Ада и Адам — символы чистоты и невинности, образчики нравственности и целомудрия, — сказала дверь.
— Однозначно, — согласилось кресло.
— Конечно, — подтвердила кровать.
За дверью послышались быстрые шаги, заглянула Ада, улыбнулась широко. Дома она стала раскованней, в карете как–то стеснялась, что ли.
— Ужин!
Маша встала, накинула шубу, внимательно посмотрела на кровать и кресло — привидится же такое! И они пошли вниз,
—– Советники тебя заговорили, наверное? — спросила Ада.
Маша молча посмотрела на нее. «Никакой это не сон и не видение, все эти деревяшки в ее спальне, правда, разговаривают».
Ада глянула на нее внимательно,
— Что? Гадостей наговорили?
— Да нет, не то, чтобы гадостей.
— А, понимаю. Нравоучения читали, небось. Это кресло. Оно дубовое, несколько прямолинейное и занудливое. Что поделать! Досталось от мамы.
Они спускались по странной каменной лестнице, с одной стороны были перила, с другой очень неровная стена. В некоторых местах стена была близко к идущему, так что лестница становилась такой узкой, что приходилось прижиматься к перилам. В других местах спокойно можно было идти дюжине людей в ряд, настолько далеко отстояла стена от перил.
Внизу у массивного стола, покрытого блестящей сиреневой парчой Адам гибко наклонялся, зажигая толстые свечи тонкой и длинной оранжевой палочкой. С другой стороны такой же палочкой огонь разносил лакей. К столу поспешно тянулась вереница служанок в накрахмаленных фартуках, кольчугами охватывающих дородные фигуры. Медвежьи шкуры на полу делали их походку неслышной. Свечи на столе потрескивали, шипел огонь в камине.
«Где мои контейнеры с курогрудью?» — усмехнулась про себя Маша. «Зато здесь все экологически чистое», — успокоила она себя.
Стол ломился от мясных блюд. Сочетание — белки, жиры, углеводы не соблюдалось абсолютно. Из фруктов — только виноград, овощей не было вовсе.
«Почти кето–диета — тоже неплохо», — подумала Маша, с удовольствием разглядывая яства. Лакей налил в прозрачные кубки с серебряной вязью вино и Ада стукнула по тарелке тяжелой червленой вилкой, показала Маше глазами на брата.
Адам встал и поднял кубок в золотой оправе.
— Мы рады приветствовать в нашем замке прелестную Марию. Приложим все усилия, чтобы те бедствия, что она перенесла, забылись. И остались только приятные впечатления от нашего знакомства.
Маша смотрела на него во все глаза. Он был хорош, в черном шелковом кафтане, сюртуке или как это можно назвать, белоснежной рубашке, жабо сколото под подбородком черным плоским камнем, отражающим огонь свечей. Его тост был таким чопорным, что Маше стало неловко. И тут он отхлебнул от кубка и сказал сердечно,
— Мэри, мы так рады, что ты у нас гостишь! Мы сразу тебя полюбили. С первого взгляда. Будь как дома.
И она разулыбалась и чуть не прослезилась.
Именно этого ей не хватало все последнее время в ее практичном мире. Чтоб ей были рады просто так. Не за то, что она — миллионница в Известной Социальной Сети. Не за то, что у нее много денег. Не за то, что она — щедрая и никому не отказывает, если просят, одалживает направо и налево. А вот просто так. Она чуть не разревелась, так ее тронули эти слова. Но просто сказала: «Спасибо» и пригубила вино.
А дальше уминала мясо, тающее во рту, макала губы в обалденно пахнущий виноградом напиток, слушала, как смешно пикируются Ада и и Адам.
— Здорово, что котят три, будто нарочно, для меня, тебя и Мэри, — говорила Ада. Адам улыбался,
— Ну конечно, нарочно. Ума нам нарочно родила столько, сколько нужно.
— Сестрица снова ездила сердца разбивать?
Спрашивал Адам, строго глядя на Аду. А она кокетливо отвечала,
— Нечего там разбивать, там до меня все разбито, осколочки одни.
— Прямо у всех осколочки?
— Конечно! Там столько дам, и не дам, и дам, но не вам.
Они хохотали и Маша тоже улыбалась, хотя ничего не понимала. «Да ладно, потом разберусь, по ходу жизни», — думала она.
Потом Адам стал серьезным и спросил, что сказал дуб. И Ада ответила,
— Он сказал приготовиться к тяжелым временам.
— Всем?
— Нет, нам с тобой. Мне, сказал, набраться мужества и выстоять. Тебе — хорошо подумать, стоит ли придерживаться традиций.
Еще сказал, что все решится в ближайший месяц.
Адам задумался, потом сказал,
— В этом месяце Великан будет выбирать.
— Да.
— Думаешь, выберет нас? Почему дуб не сказал прямо. Обычно же говорит.
Маша сидела, переводя глаза с одного на другого. Прекрасные белые волосы красивыми спиралями спускались на щеки Ады и кольцами на высокий лоб Адама. Они были так прекрасны! И она бы с удовольствием пококетничала с Адамом. Только характеристика, которую дала ему дубовая дверь, останавливала. «Надо же, образчик чистоты и невинности, нравственности и целомудрия. И как к нему подступиться?»
Маше неожиданно стало стыдно. Может, она и правда, недостойная, как говорит кресло. Вон у нее какие мысли — как соблазнить образчик нравственности и символ чистоты.
Разговор был странным. Похоже, Ада ездила к дубу что–то спрашивать. И дуб ей ответил. Если учесть, что здесь разговаривает деревянная мебель, что удивительного, что к деревьям ездят советоваться?
А дальше разговор пошел еще интересней. Адам сказал, глядя на Машу,
— Нет, каков негодяй!
Ада посмотрела на него выразительно, дескать, не говори то, что может расстроить нашу гостью. И он спросил, хочет ли она танцевать.
Маша растерялась.
— Не знаю…
— Адам, мы же устали, что ты в самом деле.
— Конечно, девочки, — улыбнулся он.
«Танцевать? А музыка?» – подумала Маша. Интересно, что за музыка здесь. Живая? Ну не магнитофон же.
— Позвольте проводить вас в спальни! — торжественно произнес Адам.
Адам предложил им, согнув в локтях, обе руки и чинно повел наверх. Он стойко сидел за столом в одном костюме и руки его были холодными, а Маша согрелась в шубке и от вкусного мяса. Она воскликнула,
— Адам, вы же замерзли!
— Ах, Мэри, — глянул он на нее выразительными глазищами, в которых играли огоньки свечей, опустил ресницы, — разве можно замерзнуть в вашем присутствии?
— Ах, Адам! — передразнила Ада, — перестань включать свое обаяние, старый ты ловелас.
Все рассмеялись.
Первой в свою спальню ушла Ада и Адам подвел Машу к ее комнате, поцеловал руку, взяв ее согревшимися от их шуб пальцами.
— Спокойной ночи, прекрасная Мэри! Бархатных снов!
И, когда она закрыла дверь, услышала,
— Батлер, быстро котят нам. Сначала госпоже Мэри.
Маша откинула меховые одеяла, сняла платье из очень прочной ткани, надела пижаму, лежащую у подушки. Пижама была из такого же жесткого материала, как платье. Будто с металлической нитью. Эдакая тонкая кольчуга. Ощущение было не слишком приятное, дома у нее была мягкая пижамка, застиранная, трикотажная. Когда она спала одна, конечно.
Шелковое постельное белье синего цвета вначале холодило, но быстро согрелось от ее тела и тонкого меха. Она закинула руки за голову и подумала, что, если спит или в обмороке, то не хочет просыпаться и приходить в себя. Здесь было так здорово, и люди — теплые и настоящие. И какие красивые! Весь вечер она сдерживала себя, чтобы не таращиться на Адама. А какой у него голос, ммммм!
— Адам понравился? — спросила спинка кровати.
— Ах, разве он может не понравиться? — мечтательно протянула она, уже не слишком удивляясь говорящей мебели. Это же сон!.
Кресло фыркнуло.
— С лица воду не пить, — сказала дверь.
У комнаты послышались шаги, возня. В дверной проем вошел, спиной вперед, слуга в пурпурной ливрее. Когда он повернулся, Маша вскрикнула от неожиданности.
— Yeni bölüm yakında geliyor — Bir değerlendirme yaz